Волонтер «Вясны» Чепюк рассказал, как его задержал ГУБОПиК сразу на выходе из колонии и как допрашивали по поводу Николая Дедка
29-летний Андрей Чепюк провел за решеткой более 4,5 лет по политическому делу. Его судили вместе с Марфой Рабковой. В большом интервью с «Нашай Нівай» Андрей рассказал о пережитом.
«Байсол» открыл сбор, чтобы помочь Андрею обустроиться за границей — поучаствовать можно здесь.
«Задержание после освобождения? Спрашивали про Николая Дедка»
«Наша Ніва»: Несколько дней назад вы покинули Беларусь. Как себя чувствуете в Европе?
Андрей Чепюк: Прихожу в себя, потому что все вокруг иначе, я заметил это еще в Беларуси. Еще не совсем привык к обстановке и к окружающей среде, к произошедшим изменениям. А здесь, в Евросоюзе, изменений еще больше, и они более концентрированные.
Поэтому постепенно привыкаю, занимаюсь необходимыми делами. Хочу социализироваться и обследовать здоровье, потому что есть подозрения, что с этим не все в порядке. В долгосрочной перспективе собираюсь учиться — скорее всего, это будет техническая специальность.
«НН»: В день вашего освобождения из колонии вас снова задержали и отвезли на допрос. Что тогда произошло?
АЧ: Я не ожидал, что меня будут встречать сотрудники какой-то правоохранительной структуры. Думал, что меня просто освободят, и я пойду домой. Я же еще в заключении думал: ну что уже может произойти? Хотя понимал, что может появиться какое-то новое дело — такая практика уже была. Но все было тихо, нормально, поэтому я надеялся, что все пройдет по привычному сценарию.
Однако еще внутри колонии ко мне подошли два сотрудника с наручниками. Это были именно сотрудники колонии, они передали меня каким-то другим людям, и те уже ничего не объясняли, даже не представились. Просто сказали: «Поехали с нами».
Только минут через десять, когда мы отъехали от лагеря, они сообщили, что едем в Следственный комитет для проведения следственных действий. Они не говорили, что из ГУБОПиКа, не афишировали, кто они такие. Но, в принципе, сразу было понятно, кто и зачем.
Уже потом я понял, что они сообщили моим родственникам, что меня забирают на следственные действия. И это меня больше всего волновало — чтобы родные знали, что происходит.
Первые десять минут, когда меня вывезли, я думал: все, начнется что-то серьезное, будут раскручивать по новой статье. Я думал, что еду то ли в СИЗО, то ли в ИВС. Но в итоге это были следственные действия, я выступал в качестве свидетеля.
На самом деле, как я понял из вопросов и из самого дела, все это было просто «для галочки». Это выглядело абсурдно: [можно было] вызвать меня свидетелем по уголовному делу, когда я еще находился в местах лишения свободы.
Вопросы были общего характера, про Николая Дедка. Никакой изюминки в этом деле не было, следователь сам сказал, что это просто формальность. Им не нужно было от меня ничего конкретного, просто показать, что «работа идет».
Меня отвезли в ГУБОПиК, побеседовали со мной там и сказали, что теперь нужно будет поехать в Следственный комитет: мол, ты уже отсидел и нам не нужен, просто нужно будет туда съездить, соглашайся давать показания. Как свидетель я не имел права отказаться от дачи показаний в том случае, и у меня не было вариантов сказать, что я с ними не поеду.
Вся наша беседа шла без конкретных обвинений, в основном по моему старому делу, и только пара вопросов была про Николая. Говорил им, что видел его на ютубе, но не знаю, администрировал ли он какие-либо каналы.
Хотел бы еще упомянуть, что за два дня до освобождения я сильно заболел: была высокая температура, плохое самочувствие. И все это — на фоне болезни. То есть это было дополнительное давление и физически, и психологически.
«НН»: В отношении Николая Дедка недавно были заведены новые уголовные дела. Как можете прокомментировать тот допрос в этом контексте?
АЧ: Я полагаю, что все это будет по уже известному сценарию. Что решение — сколько будет дано по этому делу — уже принято заранее. Это дело, которое просто нужно чем-то набить, любой информацией.
Они просто вызывают на пустой допрос — без смысла, без цели. Просто потому что что-то должно фигурировать в материалах дела. А судья, по привычной практике, может признать любые материалы по основному делу доказательствами.
Мне кажется, что все уже решено. Вся эта процедура — чтобы показать, что ведется процессуальная деятельность, и потом осудить. Понятно, что решение будет «как нужно». Все материалы будут санкционированы, а все ходатайства — отклонены.
«Не уверен, что возможно вести даже самую простую жизнь, если ты в списке «террористов»
«НН»: Вы провели в Беларуси месяц после освобождения. Сразу поняли, что нужно готовиться к отъезду, или надеялись построить жизнь на Родине?
АЧ: Я пытался как-то восстановиться после проведенного в неволе времени — оглядеться, понять, что изменилось и реально ли здесь наладить какую-то жизнь. Попытка снова, скажем так, социализироваться в обществе.
Но после нескольких попыток я столкнулся с тем, что раз я нахожусь в списках «экстремистов» и «террористов», мне многого нельзя. Это сильно повлияло на мои дальнейшие планы. Я сначала думал, что это просто какой-то надзор — определенное время проходит, все заканчивается, и я смогу спокойно жить: находиться где хочу, в том числе ночью, заниматься тем, что меня интересует.
Но я понял, что здесь другое. Это уже не просто надзор, это система давления, которая может меняться: один раз в форме ограничений, другой — в форме преследования. Я начал сталкиваться с тем, что мои права серьезно ограничены, вести обычную, даже самую простую жизнь чрезвычайно трудно. И я даже не уверен, что это вообще возможно, если ты находишься в списке «террористов».
«НН»: Как себя чувствует человек после 4,5 лет за решеткой?
АЧ: В первое время — не очень. Даже месяц-два заключения — это стресс для человека, он влияет на его взгляды, нервную систему и восприятие реальности. И при этом, пока ты в неволе, на свободе все понемногу меняется — люди постепенно меняются, меняется и общество в целом, происходит много событий.
Мы сейчас живем как раз в то время, когда события происходят очень быстро, и они глобальные, определяющие. А за эти четыре с половиной года произошло очень многое, и я, возможно, даже и не знаю точно, что именно произошло, потому что находился все время в информационном вакууме.
И все это осознать за короткое время очень сложно. Поэтому человек чувствует себя, мягко говоря, потерянным. Потерянным и не способным полностью понять, что происходит.
И я, по правде говоря, думаю, что это ошибочно — считать, что ты что-то понимаешь и можешь ориентироваться. Мне кажется, что это не так.
«НН»: Что вас поддерживало за решеткой?
АЧ: В первую очередь, конечно, меня очень поддерживала помощь извне. Огромное количество людей писало мне письма, я чрезвычайно благодарен за это. Это помогало не потерять самообладание и веру в людей, это действительно была большая поддержка.
А еще очень важными были отношения с другими белорусами, которые тоже находились в заключении. Их взаимопонимание, взаимоподдержка — это все помогало жить вместе как один организм и вместе решать общие проблемы, потому что у нас у всех была одна беда.
И всем нам надо было двигаться в сторону какого-то позитивного решения, а не, наоборот, мешать друг другу и думать только о себе. Это очень поддерживало.
Например, ты в колонии, выходишь из ШИЗО, и тебя встречают неравнодушные к тебе люди. Встречают с поддержкой, каким-то теплым словом и приятными вещами. Заботятся о том, чтобы человеку было что надеть, что съесть в первое время, потому что когда выходишь из ШИЗО, у тебя сразу много дел, которые нужно сделать. Ты очень плохо себя чувствуешь из-за условий там.
«Были попытки допросов, но никто не дал показаний на стадии следствия. Все отказались признавать себя виновными»
«НН»: Как бы вы рассказали о вашем деле организации «Революционное действие» людям, которые о ней никогда не слышали (по этому делу осудили 10 активистов анархистского движения — НН)?
АЧ: Если коротко, это абсурдное дело о якобы преступной организации, которой якобы управляли люди 2000 года рождения, при том что сама организация, как утверждается, была создана в 2006 году.
Это уже само по себе показывает всю абсурдность дела. Организация, которая якобы существовала много лет, не нанесла никакого вреда, не имела финансового оборота — просто максимально искусственное дело с огромным количеством статей.
У нас не было никаких следственных действий, только 160 томов дела, громкие статьи и попытки допросов. У меня были «подельники» из Бреста, с которыми я познакомился только за решеткой.
«НН»: Что вы имеете в виду под попытками допросов?
АЧ: Я не юрист, но мне казалось, что если дело крупное, масштабное, связанное с событиями, которые тянут на большие сроки, то к следственным действиям нужно подходить объективно. К тем же допросам, к сбору доказательств — нужно же все провести основательно, чтобы подтвердить вину или, наоборот, доказать невиновность.
Но у нас всего этого не было. Были попытки допросов, но никто не дал показаний на стадии следствия. Все отказались признавать себя виновными.
А потом, при каких-то странных, волшебных обстоятельствах, нам продлевали сроки и добавляли новые статьи. Что, якобы, должно было означать, что у следствия появились новые основания — новые материалы дела, подтверждающие нашу вину.
Но, к сожалению, в том, что касается меня лично, я ни на следствии, ни в приговоре ничего такого не услышал и не увидел. При моем задержании у меня в рюкзаке лежал складной нож. И одним из доказательств того, что я якобы в какой-то форме являюсь участником организованной преступной группы или преступной организации, стало то, что этот нож был со мной.
Это обычный предмет, который не запрещен в гражданском обороте, он свободно продается в магазинах. Его может купить любой гражданин Республики Беларусь или даже не гражданин, это абсолютно законно.
Но Минский городской суд и потом, кажется, и Верховный суд согласились с тем, что сам факт наличия у меня складного ножа может свидетельствовать о моей причастности к преступной организации.
«НН»: Фигуранты вашего дела получили сумасшедшие сроки — от 5 до 17 лет, вас самого осудили на 6 лет. Как вы восприняли такие цифры?
АЧ: Я был в шоке. О своем сроке я так и предполагал, что будет примерно такая цифра. Но что касается сроков для «подельников» — я не ожидал, что они будут такими большими. Ведь там же было много вариантов по сроку, и я думал, что в худшем случае останется только статья о преступной организации или о организованной преступной группе.
Я думал, что эта статья в итоге отпадет, потому что она максимально абсурдная, никак не подтвержденная и ничем не доказанная. Нет материалов, нет фактов, на которых это можно было бы обосновать. Но быстро стало понятно, какие могут быть сроки.
Как это воспринимали «подельники»? Как люди с чистой совестью, которые ничего не совершали. Сейчас им очень нужна поддержка, любая. В моральном плане все это можно преодолеть, но ты оставляешь там много физического здоровья.
«Для меня главным было не попасть снова в заключение»
«НН»: Вы отбывали срок в колонии №22 («Волчьи норы»). Как бы вы ее описали?
АЧ: Она находится в лесу, очень далеко от всякой цивилизации. Там нет связи, дорога плохая. Когда попадаешь туда как заключенный, перед тобой просто лес, в котором огромная территория со стадионом, с локальными участками, с медицинской частью, со столовой — и все. Большой квадрат. Хотя, кажется, уже и он теперь переделан, потому что все там очень быстро меняется, условия содержания пересматриваются.
Мне там было намного сложнее, чем в СИЗО, было трудно адаптироваться к новому режиму, где мало свободного времени.
«НН»: О чем вы мечтали за решеткой, когда думали об освобождении?
АЧ: Для меня почти все время главным было не попасть снова в заключение. Потому что всегда была мысль, что так просто это не закончится. Не будет такого, что ты просто освобождаешься и выходишь, тебя снова начнут трогать.
Потому что на протяжении большей части моей сознательной взрослой жизни в Беларуси я то непосредственно, то косвенно сталкивался с этим: то к кому-то приходят, то кого-то задерживают, то сажают по каким-то абсурдным поводам. И я все это видел.
В итоге меня освобождают и вывозят как свидетеля по какому-то непонятному уголовному делу. Да и реализовывать свои возможности, если ты внесен в списки «террористов» и «экстремистов», очень-очень сложно. При этом у меня есть еще и обязанности перед государством, превентивный надзор на полтора года. То есть шанс снова оказаться в каком-то натянутом деле очень высок.
Поэтому я принял решение и уехал из Беларуси, чтобы все эти мысли, что я могу снова туда попасть, не стали реальностью. И теперь мне ничего не угрожает.
«НН»: Это знакомство с системой, о котором вы говорите — когда оно произошло?
АЧ: Был задержан, наверное, в 2015 или 2016 году. Это было превентивное задержание перед Днем Воли: в общежитие пришли милиционеры и сказали, что хотят уточнить мои персональные данные. А уже в отделении сообщили, что я задержан якобы за ругань.
Потом выяснилось, что это была массовая облава — задержали, кажется, несколько сотен человек, и я тоже попал под эту волну. И именно тогда я и познакомился с реальностью, как легко можно стать задержанным. У тебя будут «свидетели» — омоновцы или анонимные милиционеры, которые скажут, что ты якобы действительно ругался. И даже если рядом есть люди, которые подтверждают обратное — все равно получишь сутки или штраф.
Такое было всегда. Когда я был волонтером «Вясны» и наблюдал за судами в Минске, я видел это много раз, на протяжении многих лет. И когда потом, в 2020 году, начались последствия, когда люди стали «исчезать», меня это уже не удивляло. Не удивляло и то, что можно получить срок за оплату чужого счета за электричество или воду.
«НН»: Вам близки идеи анархизма. Это помогало за решеткой?
АЧ: Да, помогала вера в людей, потому что все в первую очередь держится на социуме. Все как писали философы еще очень давно в своих трактатах. Оно подтверждается теми событиями, которые происходят в обществе.
Мы помогаем друг другу, вместе решаем сложные ситуации, в которые нас загоняет государство ради своих корыстных интересов.
«Байсол» открыл сбор, чтобы помочь Андрею обустроиться за границей — поучаствовать можно здесь.
«Наша Нiва» — бастион беларущины
ПОДДЕРЖАТЬ«Я сам все делал правильно». Сын диакона попросил лишить визы дочь генерала — и попал в тюрьму за политику
«С тех пор у меня нет зубов, их просто выбили». История белорусов, которые бежали через линию фронта и попали в руки россиян
Азарёнок написал о политэмигранте — после этого его брата и отца бросили за решетку
Комментарии