Ванда Мартинш душ Рейш: Мечтаю, чтобы демократические изменения в Беларуси произошли без пролития крови

— Госпожа Ванда, все возникает из чего-то — колосья из зерна, реки из подземных источников. Мне непонятно, откуда возникла поэтесса Мартинш душ Рейш, ну просто «як піліп з канапель»! Так все же откуда вы появились?

— Мои «каноплі» — это белорусский вильнюсский клуб «Сябрына», которым много лет руководит Валентин Стех. Нас там немного, белорусов, давно живущих в Литве. Мы представляем в этой стране белорусскую культуру, по крайней мере в Вильнюсе, в тесном сотрудничестве с поляками и литовцами, как это было всегда. Как-то мы собрались в «Сябрыне» и решили, что хорошо было бы иметь своего поэта (смеется). Ведь на разных мероприятиях нужно что-то станцевать или спеть, и у нас это есть кому делать. А поскольку у меня нет ни голоса, ни способности к танцам, то я всегда выступаю со стихами. Валентин Стех года с три назад отправил мои стихи в литературный альманах «Беларус», который выходит в Нью-Йорке, и они там вскоре были напечатаны. Пишу я просто, правда, иногда употребляю слова местные, за которые меня критикуют.

— А слова те из какой местности?

— Из деревни Муляры на Поставщине, откуда я родом. Там очень отличительный язык, с примесью полонизмов и литуанизмов. Значения многих местных слов я иногда довольно долго разгадывала, некоторые так и остались пока для меня тайной. Я иногда думаю, что некоторые слова были придуманы моей матерью. Да, деревенские женщины — великие языковеды! Например, я долго искала, что означает слово «пампурына». Часами искала в интернете, пока до меня дошло, что «пумпурас» по-литовски — бутон цветка.

— По какой причине и когда вы переехали жить в Литву?

— Давновато уже, в 1980 году, после окончания Витебского пединститута. Тогда такой переезд был обычным делом. С Островетчины, с Ошмянщины, с Поставщины люди ехали в ближайший большой город — Вильнюс. Вот и я поехала. И уже здесь прижилась, Литва — моя страна, у меня литовское гражданство. У меня здесь дочь, двое внуков. И вся деревня наша здесь! Когда была презентация моей первой книги «Плод авакада», половина зала была из Муляров. Просто обрыдались все!

— А такая необычная фамилия у вас откуда?

— Я дважды была замужем. Второй раз — за португальцем, двадцать лет. Душ Рейш — это его фамилия, которую официально я не брала. Мы тогда жили в Великобритании, и там ее никто не произнес бы. Поэтому в паспорте я до сих пор Мартинш. Я очень люблю путешествия, где стараюсь все посмотреть, всех послушать.

— Теперь я понимаю, почему ваши стихи наполнены экзотикой. Многие из них написаны где-то на Мадейре.

— Да, мы там некоторое время жили с мужем, его родители занимаются на Мадейре виноградарством. Это португальские острова в Атлантическом океане, ближе к Африке, чем к Европе. Мне там хорошо писалось, особенно под большим авокадовым деревом под шум океанских волн. Уровень жизни на Мадейре примерно такой же, как в Литве. Тамошние жители немного зарабатывают, но у них красивая природа, там тепло, устраиваются пикники-барбекю каждые выходные. И повсюду горы! Ты или катишься клубком вниз, или вверх лезешь. За домом был водопад, где мы тримосош делали. Это такое местное блюдо из хорошо вымоченных в воде бобов с добавкой петрушки и разной зелени. Отличная закуска к пиву! Потом там лавры растут. Залезешь на дерево, нарежешь веточек лавра и мясо на них печешь. Это совсем другая жизнь…

— Так у вас там не жизнь, а сплошной праздник был. Пикники, лавры над головой, водопад готовить помогал… А свекру виноград помогали снимать?

— А как же, помогала. Правда, это мне было нелегко делать. Местные люди преимущественно невысокие, и виноград они сажают не рядами, а «с потолком». И когда я работала, то должна была весь день ходить, согнувшись в три погибели.

— Если не секрет, почему вы с мужем-португальцем расстались?

— У нас были нормальные отношения. Но меня тянуло на Виленщину просто невыносимо. И я придумала план — на Мадейре жить зимой, а в Литву приезжать на лето. Ну, хороший же план! Но мужу не понравился, он начал ворчать, мол, ты же знала, что выходила за португальца. Но мы живем в XXI веке, а не в XVI, когда жена должна была за мужем тянуться, как кнут за пастухом. Так мы и не договорились. Жаль, конечно же, но ничего не поделаешь. Восемь лет уже не вместе, но продолжаем дружить, в соцсетях переписываемся.

— Перед Мадейрой вы жили в Великобритании, а если точнее, в Шотландии, в Эдинбурге. Об этом крае белорусы знают больше, благодаря Роберту Бернсу и Вальтеру Скотту. А что вам дала жизнь в этой стране?

— Я поехала в Шотландию к своему дяде, отцу брата. Он ветеран Армии Андерса. Как дядя туда попал? В 1939 году его сослали в Сибирь. И когда в 1941 году польское эмиграционное правительство начало создавать польскую армию, ему было разрешено набирать людей и из ГУЛага. Многие белорусы туда записывались, это был единственный путь на свободу. Дядя позже вспоминал: «В лагере я сто процентов умер бы, а на войне у меня были шансы». Он воевал под Монте-Кассино, был ранен. В Великобритании я и вышла за португальца.

— Максим Богданович писал: «Не рассталіся б мы з нашым краем, каб было дзеля нас у ім хлеба». Героев богдановичского стихотворения погнала на чужбину потребность хлеба, а вас, выходит, любовь?

— Нет-нет, я познакомилась со своим будущим мужем примерно через пять лет жизни в Эдинбурге. Великобритании я благодарна за то, что она меня приучила жить при демократии, уважать себя, отстаивать свои права. Вот недавно у нас в Литве обрезали белорусскую телепрограмму, и наши почему-то боятся требовать ее восстановления. А я привыкла, живя в Эдинбурге, что там каждый человек имеет гражданскую позицию. Там парламент прислушивается к людям. Во времена премьерства Тони Блэра был там министр (кажется, труда), очень толковый. Дружил с премьером. Но оказалось, что имеет любовницу — замужнюю женщину. Что там началось! Блэр хотел защитить друга и — не смог. Там люди думают так: чиновники живут на наши налоги и поэтому должны нас бояться.

— Ох и трудно вам было бы жить в Беларуси… А часто ли бываете на родине?

— Прошлым летом дважды ездила в Минск — встречалась с читателями, со своими поклонниками. Первый раз я просто не знала, что на такие встречи нужно специальное разрешение, и мы прямо в кафе собрались. Мне кажется, что все смотрят на меня, как будто спрашивают: «А можно? А нас здесь не арестуют?» Второй раз я уже была человеком опытным, и мы встретились тайно (с улыбкой приглушает голос), в мастерской одной художницы…

— А на Поставщину, в родные Муляры заезжали?

— Заезжала… И потом даже подумалось, что я окончательно потеряла родину. Половина домов в Мулярах заросла бурьяном, осталось несколько стареньких старушек. А все остальное уже не мое. Приехали туда чужие люди с другой ментальностью. Например, моя старенькая обезноженная мама с лавочкой передвигалась, а цветочки и огород садила. А потом к ней приходили молодые женщины из приезжих и просили: можно ли нам на 1 сентября детям букеты нарвать? Понимаете, они ничего не садят! И язык их уже не белорусский. В общем, когда была в Минске, я белорусского языка почти не слышала, русификация полная. Меня на поезд подвозил парень, с которым мы когда-то вместе на танцы бегали. Едем по деревне, и он мне показывает: а вот здесь у нас живет человек, его арестовали, так как нашли в доме бело-красно-белый флаг и портрет Гитлера… Это говорит мне мой односельчанин! Эту придуманную пропагандистами чушь! Мои земляки в вымирающей деревне думают, что бело-красно-белый флаг — фашистский… Мне было очень неприятно.

— В прошлом году в вашем переводе с литовского на белорусский вышла в свет книга Дали Гринкявичюте «Літоўцы ля мора Лапцевых». Почему вы решили ее перевести?

— Потому что эта книга очень важна для литовцев. А литовцы — наши соседи, и наши исторические судьбы похожи. В книге рассказывается о сосланных в 1941 году в устье реки Лены литовцев, где они погибали — замерзали на голом, занесенном снегом острове. И белорусов же тоже высылали в ту вечную мерзлоту, откуда мало кто вернулся. Дале Гринкявичюте повезло, она выжила. Понимаете, историческая память не должна прерываться. И вот в Литве, в отличие от Беларуси, она не прервалась. Такие книги как раз и помогают ее восстановить. Когда «Літоўцы ля мора Лапцевых» вышли в Литве, это был эффект взорвавшейся бомбы. И до сих пор книга пользуется спросом, литовское Министерство культуры поддерживает ее переводы на языки мира. Правда, я об этом не знала, и издала книгу на свои средства.

— Меня в книге поразило, как литовцев спасала одна белорусская врач, которая не боялась прийти в зачумленный барак в непроглядную пургу.

— Да, литовцы жили своей колонией, никто им особо не сочувствовал, кроме врача Франи Глушиной. Даля Гринкявичюте пишет о ней благодарно и восторженно: «Франя — высокая, стройная, с черными глазами и кудрявыми волосами — необыкновенной красоты. Ничего не боялась, видела, как люди страдают и умирают от голода, холода и болезней. Не было дня, чтобы она не зашла в барак. Она знала всех и ее знали все. Это был луч солнца в нашем промерзшем морге. Начальники что только ни вытворяли… В той галерее убийц ты, Франя, величественно выделялась. И позже, когда я читала о Данко, о его сердце, перед глазами возникал ее образ».

— Вы сказали, что издали литовскую книгу за свои деньги. Простите, вы такой богатый человек? Или вам кто-то помогает?

— Мои помощники — руки мозолистые. Всю жизнь я работала очень тяжело — и уборщицей, и официанткой, и учительницей… За заработанные деньги построила дом недалеко от Вильнюса. Сейчас потребности у меня скромные, могу и в секонд-хенде свитер какой-нибудь купить. Поэтому деньги я откладывала, но на книгу все равно не хватило, у дочери попросила тысячу. И поэтому в прошлом году нигде не была, даже на своем любимом море. А так ежегодно ездила на два-три дня. И всегда возвращалась со стихами.

— А доскональное знание литовского языка у вас откуда?

— Так учила — с утра до вечера! В 55 лет. И выучила — за год. Так что мозоли у меня были не только на руках, но и на мозгах (смеется). И мне сегодня никто не может сказать, что белорусский язык трудно выучить. Заткнитесь, как говорится, и не вякайте! Позже я и английский выучила, и португальский, и испанский. Три года преподавала в школе португальский, сейчас — английский пригодился. Просто на него больше спроса.

— Литва после 2020 года приняла около 50000 белорусов. Вы это как-то на себе почувствовали?

— Чем могу помогаю, у меня белорусов иногда — полный дом, об этом все знают. В 2020-м можно было взять к себе беженцев. Сразу нашелся парень, третий год у меня живет, потом еще один. Для украинцев мой дом меньше подходит, им нужны детские сады, школы. Но я им тоже предлагала. Ко мне летом белорусы приезжают просто отдыхать. Для меня это важно — помогать соотечественникам.

— Одна из ваших книг называется «Мора Мары». Назовите две свои мечты — личную и для всей Беларуси.

— Личных мечтаний у меня уже нет, остались только планы. Планирую в ближайшее время издать две книги — собственную трехъязычную (мои стихи по-белорусски и в переводах на польский и литовский). И свои переводы с литовского поэта Витаутаса Мочерниса, погибшего в двадцать три года. А какая мечта для Беларуси? Очень трудно в нее поверить… Но я мечтаю, чтобы демократические изменения в Беларуси наконец произошли — и без пролития крови.

• 38
• 0
• 7
• 4
• 5
• 7
• 5
• 0