«Это кровавое манго»: репортаж из Куропат, где активисты блокируют открытие ресторана
С куропатского холма на ресторан «Поедем, поедим» открывается прекрасный вид. Пока там тихо, но скоро ожидаются «праздники, свадьбы, корпоративы». Все вроде и по закону. Но, честно говоря, смотреть с кладбища на пьяные гулянки — так себе удовольствие.
И интересно даже не кто таинственные владельцы этого заведения. А кто те люди, которые будут сюда приезжать веселиться. Очевидно, что не на случайных людей, которые проголодались на кольцевой, рассчитан ресторан, а на более организованных клиентов. Кто они? Жители ближайшего коттеджного поселка? Неужели кому-то будет в кайф, когда его дети, глядя на кресты, станут прыгать на батутах?
Хотя чему удивляться, люди разные. В моем родном Борисове местные умудряются жарить шашлыки на еврейском кладбище. Кажется, что это никого не то что не возмущает, а даже не удивляет.
Само заведение «Поедем, поедим» находится за высоким забором, чтобы никто не видел, что происходит внутри.
У ворот заведения стоят двенадцать человек. Их мало, но они уже с 1 июня не дают открыться ресторану.
Руководит процессом Павел Северинец. В черном костюме и белой рубашке. «Опоздали, — говорит он, протягивая руку. — А так бы и вас полили водой». На асфальте было написано «Не кабак, а музей». Буквально за пару минут до прихода на место эту надпись смыли.
Из-за ворот то и дело выглядывает спортивный мужчина с прической-ежиком и бычьей шеей. У него на груди висит бэдж «Дмитрий». Он с виду спокойный как удав. Ему кричат: «Сколько вам платят?» Дмитрий не отвечает. Глаза прячет за солнечными очками. Во дворе ходит еще несколько человек, но к протестующим выходит только Дмитрий.
Среди протестующих режиссер Ольга Николайчик, Нина Богинская с флагом, таксист Леонид Кулаков. Здесь Дмитрий Дашкевич (он на этот раз держится в тени), Алексей Янукевич, Эдуард Пальчис. Лидер «Моладзі БНФ» Анна Смилевич в окружении двух парней из ее организации. Ребята не спускают с Анны взгляда ни на минуту. Выкрикивают: «Мы народ, Лука — слуга».
Подъезжает автомобиль — «Лексус». Приехал поставщик, на заднем сиденье у него несколько ящиков с помидорами. Проехать ему не дают. Мужчина впечатлен таким интересом к себе. Зовут его Максим, свою фирму он, конечно, не называет. Но поговорить с протестующими не прочь, даже по-белорусски. На нем солнечные очки, толстая золотая цепочка, рваные белые джинсы.
Наталья Горячко кричит ему: «Вы — предатель белорусского народа». Максим пожимает плечами и говорит, что так не считает. Мол, лишь поставляет сюда фрукты и овощи. Через какое-то время приезжает «Рено» с баклажанами, история повторяется. Только женщина за рулем «Рено» разговаривать ни с кем не хочет.
Подходили сотрудники ГАИ, они уже знают Северинца по отчеству: «Павел Константинович, давайте поговорим». Они просят уйти всех с проезжей части, люди уходят на минуту, те уезжают. Северинец хвалит ребят за честную работу. Милиции сегодня нет совсем.
В конце концов «Дмитрий» подходит к машине Максима и забирает небольшую коробочку с пятью манго. «Это кровавое манго», — кричат протестующие. Через какое-то время Максим идет на территорию заведения и забирает те манго назад. И его уже готовы записать в герои, но через мгновение несет туда лук и укроп. Какая-то странная рокировка, которую никто не понял.
Становится ясным, что открывать «Поедем, поедим» никто в этот день не собирается. Еще один день отстояли. Как будет дальше, никто не знает. Северинец призывает собираться ежедневно.
В самих Куропатах тихо и спокойно. В эти дни даже нет милиционеров, которые парами прохаживаются между сосен, как было 1 июня. Из чащи показывается Алесь Чехольский, в строительной каске и с бензокосой. Член КХП-БНФ стал своеобразным домовым-опекуном Куропат.
«Трава высокая выросла, вот хожу обкашиваю. Не открыли там ничего?» — спрашивает он.
«Не открыли».
«Ну и хорошо, а то я думал позже подойти с косой. Вот было бы зрелище, Чехольский с косой».
Спрашиваю про деньги, которые перевел для Куропат Юрий Зиссер. «Поставим памятник еврейскому поэту Изи Харику на эти средства», — отвечает он.
Замечаю, что многие кресты обветшали. «А в этом и есть народность мемориала: одни трухлеют, а на их месте возникают новые», — говорит Чехольский.
Комментарии