Три века без границы. Край Беларуси. Восток: Хотимск — репортаж Сергея Гудилина
Итоговая часть документального проекта об окраинных городах Беларуси, который фотограф «НН» снимал в течение двух лет.
Снова автобус и унылый минский автовокзал «Восточный». Такое ощущение, что кроме женщин, которые вроде бы не стареют, в Минске есть еще здания, которые будут вечно печальными…
«Садзицца па местам!», «Оля… а гдзе двадцатрэтье?», «Да, свабодна… паставте сумку…», «Ничыво, ничыво — я да дач», — рассыпаются цитатами пассажиры. Расселись. Через окно вижу как мать крестит сына на дорогу … 400 километров — 8,5 часов. И Беларусь — совсем не маленькая страна. Точно.
Маршрут «Минск — Хотимск» — последний в списке моих путешествий по белорусским окраинным поселкам. Два года назад эта идея выглядела как задание на семинаре: «Объехать самый северный, южный, западный и восточный города или поселки Беларуси. Прожить с их жителями часть их повседневной жизни. Почувствовать масштаб страны. Сравнить. Отличить. Визуализировать систему координат — от севера до юга, с запада на восток… ».
Два года назад была идея увидеть Беларусь — всю, с максимально разнообразных сторон, здесь и сейчас … А сейчас у меня уже две дочери.
Еду на восток до границы с Россией, которой нет (это я про границу). Пока же мы проехали Червень, Березино и Белыничи. Возможно, тщательный белорусский журналист зафоткал хотя бы вокзал, но где-то после Червеня запахло беляшами и куда-то исчезли дачники. А в Березино на вокзале объявления дают по-белорусски.
Из Минска — 4 часа, и вот — Могилев. Этот рейсовый автобус вывозит тебя из столичного контекста постепенно и нудно. Как осень. Это идеальная пора года, чтобы ехать на восток. В автобус заходят две девушки. Садятся сзади. Литературное белорусское гэканне и акане — в норме. Значит, живут где-то дальше по маршруту… Два профиля слева закачались. Едем дальше.
Настя сидит ближе ко мне. Крашеная блондинка. Светлая курточка с пушком. Маникюр. Сумка Dior с позолоченным цепочкой. «Красивой, жизненно, блин, тебя бы заинстограмить сейчас…» — подумалось, но отпустило.
Если бы в Беларуси существовал жанр провинциального романа (да, знаю, но Мартинович писал вроде бы про деревню), то Настя была бы там героем первого плана. Никто так тонко не смог бы подгонять водителя: «Ну, давай, поехали», доставать из сумки Dior белые сухарики со вкусом бекона, хрустелть ими и при этом гонять на мобильнике ленту «Вконтактика» правой рукой…
Нет, она культурная. За ноготки маникюра зацепился маленький кусочек гренки… Культурно и с незаметной ловкостью красавиц эпохи Калиновского, одним движением вытирает кусок «кириешки» о подголовник автобусного кресла цвета малиновых пиджаков «новых русских» из лихих 90-ых… Эта Восток, детка! Я Настю не фотографировал. Про Настю я просто вынужден рассказать больше.
«Наставили танков этих, — неожиданно лупит Настя. — В каждый городе эти памятники войне. Наставили одних танков. Поставили бы ну … не знаю … ну что-нибудь бы поставили». Чаусы.
Подруга Насти, в красном пальто и черных сапожках на высоких каблуках, выходит на перрон. Там ее ждет женщина в серой кожанке. Мама. Расспрашивает быстренько об учебе в Могилеве. Дочь говорит масштабно: « Нормально. Учимся. Хорошо. К подруге. Гости. Настя».
Мать передает свёртки: литровую банку в полотенце, булку, мандарины… Потом стоит до самого отхода автобуса, смотрит в сторону, где за окном сидит ее дочь, вроде бы и взрослая, но вот надо же смотреть ещё ее…
«Девочки, гуляем!» Настя разматывает полотенце с банки. Открывают. По салону растекается запах кофе. Нормальный, классный аромат… для автобуса Хотимск — Минск где-то на окраине страны. Разливают на ходу в, переданные матерью, пластиковые миски из-под картофельного пюре быстрого приготовления. Автобус едет, девки пьют кофе, по сумке Dior с доступного магазина моды течёт капля кофе…
В такие моменты мне кажется, что мой мир действенных и творческих личностей — журналистов, художников, блогеров, фотографов, интеллектуалов, посетителей галерей и просто нормальных людей, которые пишут нам правильные вещи в фейсбук, занимаются тотальной интеллектуальной херотой.
И все наши попытки изменить окружающее или сделать его более понятным и культурным, оказываются только старыми баснями известных месиджей. И их мы рассказываем друг другу. Культура перестала трансформировать реальность.
Мы просто дублируем месиджи своим друзьям, и друзьям друзей. И весь вышеизложенный текст про Настю — тоже полная интеллектуальная херота, которая не поможет Насте пить кофе в автобусе Минск — Хотимск хотя бы из нормальных кружек.
Потому что этот текст я пишу не для Насти. Для Насти этот текст должна была писать молодая журналистка какой-то там районки… Но, блин, не пишет. Ведь это уже «культура прямого действия», которой белорусам и не хватает. Это чтобы я, увидев Настю и ее подругу, сказал: «Девочки, вы — дуры. Возьмите две нормальные кружки и продолжайте дальше».
Но у меня нет двух кружек которые продавщицы могут отпустить тебе на кассе по пятьсот «рэ» за штуку. У меня есть Инстаграм и 5 тысяч подписчиков в фейсбуке. Я не помогу Насте.
«Устала. В душ схожу и максимум «Дом два» пару серий посмотрю», — резюмирует наевшись Настя. Вышли они в Кричеве. Далее, на Хотимск, меня провожал танк- монумент на площадке автовокзала. Настя его здесь каждый раз видит… Видимо, поэтому танки так сильно волнуют Настю. Давай, Настя, прощай…
За окном темно. Где мы едем, я не понимаю — количество городов, через которые проехали, уже не могу вспомнить правильно. Кажется, что этот автобус уже никогда не приедет. Он просто движется в пространстве, где за окном поле, лес, магазины «Родны кут», заправки, речки и мосты…
Это автобус, который вывозит тебя в другое пространство. Какая-то деревня. Забелышин. Резко останавливается автобус. В салон залетает мужчина, лет под 30, и склоняется за загородку к водителю.
«Друг, помоги. Отец в коме — надо в больницу». Вокруг пустое молчание. Слышно только двигатель буса. «Помоги. Во, пили, и отец не просыпается. Давай подвезём, а?!»
Водитель к просьбам подвыпившего, то ли мужика, то ли еще пацана, холоден: «Я тебе не скорая. Отец в коме — проспится и будет нормально… Давай, не задерживай».
Так, если бы я был водителем автобуса, который 9 часов везет людей от центра куда-то вправо по карте, то я бы тоже так сказал…
Доехали. Хотимск. По дороге я не встретил машины скорой, она только отсюда, из райцентра, может ехать — значит, отец из комы вышел или просто умер, как алкаш. А может и не алкаш он вообще..? Темно. Фонари вдоль улицы.
В Освее я жил в подписчицы «НН», в Комарине в отеле со строителями молочной фермы, в Высоком — снимал дом у бизнесмена Василия Васильевича. В Хотимске с отелем не вышло — все места заняты работниками «Облгаза».
Иду в общежитие ПТУ. Сонный сторож выдает ключи от «гостиничного номера». Три кровати, телевизор, по-советски прилично, можно жить и спать. 16 тысяч за сутки.
Октябрьское утро. Сыро и туманно. Иду вдоль ярких домиков. Непривычное для райцентра, меня встречает хотимское колесо обозрения. Не работает уже. Осень. Но оно впечатляет — среди ряда одноэтажных клиньев деревенских домов стоит это колесо обозрения. Как в кино … Про райцентр.
Ольга Петровна спешит. Будет дождь. А дрова ещё не сложены. Жители этого городка готовятся к зиме. Каждый по-своему, но схема такая как и несколько столетий назад: заготавливаются дрова, перепахиваются поля, продается взращённая скотина, готовится теплая одежда…
Ольга Петровна живет на улице 50 лет СССР. Пережила она по годам и название улицы и сам СССР. Ей — 83. Отец в 20-е был «нэпманом» — имел землю и хозяйство и нанимал батраков. Уговорили (умели уговаривать, да) пойти в колхоз. Стал управлять фермой. Осудили за мор скота, и умер он где-то на пересылке под Тулой. А потом была война… «Пахали на себе. Натерпелись…» — продолжает Ольга Петровна.
Потом показывает собственноручно сделанные полотенца и скатерти. Оставила себе только самое дорогое — остальные вещи сдала в краеведческий музей.
Весь дом увешан самоткаными и покупными скатертями, коврами, клеенки… И сама она, в цветистом, хотя и выцветшем на солнце, халате, гармонично вписывается в свои интерьеры. Икона, как лекарство для души, и стол с медикаментами, как лекарство для тела, стоят у Ольги Петровны в одном углу.
Потом жалуется на соседа — отобрал землю. Ну как отобрал — забор новый поставил на метр ближе к огороду Ольги Петровны. Говорит, что будет писать Президенту, но боится. Потом снова об отце. О дочери. О войне…
Наши «старушки» — это машины времени. Только они перемещают тебя не в конкретный место и время, а сносят твою сознание во все эпохи своей жизни и жизни близких. Частная история здесь и сейчас. Вся.
Хотимск — аккуратное, ухоженное местечко. Не без признаков запустения, но ничем как бы и не выделяется от других периферийно-пограничных белорусских городков. Все как у всех…
Ну разве что колесо обозрения. А границы нет. Есть только знак. Как у Быкова. Только у него был знак беды, а тут знак предела.
Граница здесь была давно, точнее ее нет здесь более трех веков. И вообще была она не здесь, а дальше — за Смоленском. Граница ВКЛ с Московским княжеством, Речи Посполитой с Российской Империей. Меняясь за века, восточная граница белорусов девальвировала себя как объективное понятие…
И, вероятнее всего, граница белорусов с Россией появится здесь очень не скоро. Но это уже вопросы политики и культуры. Массовой или прямого действия.
Белорусы — это любители пограничья. Они любят быть рядом, но не здесь, любят быть и тут и там, с краю и как бы с вами. Но всегда где-то сбоку и в себе.
Пограничья всегда с белорусами и у них. В таких местах это просто более ощутимо.
Приграничье — это место, где заканчивается страна, если ты отсюда сваливаеш «за политику» учиться в Польшу. Ты просто едешь мимо нее, а она мимо тебя. И начинается, когда ты возвращаешься сюда с семинара или Акрополиса… Начало и конец.
Хотимск — чистый и провинция. Так бы написали русские туристы на майские праздники с минского отеля по вай-фай. Но они едут по другой дороге в столицу. Хотимск остается в стороне. Но он действительно чист.
Сучьев и металлолома во дворах нет. Металлолом тут — бизнес. Его сдают в деревню на территории России, где из шести дворов — два заброшены, а в четырех — пункты приема металлолома.
Хотимск вычистили весь — не найти и гвоздя. Границы нет, а вроде и есть. Поэтому караваны Газелей, загруженных металлом, на приграничных дорогах начала ловить милиция — контрабанда. Это своя форма приграничного бизнеса.
Вся особенность в том, что белорусский металлолом из окрестностей Хотимска русские продавали обратно в Беларусь, на БМЗ. Такая логика пограничья… Теперь цены на лом в Беларуси и России примерно одинакова, и бизнес сворачивается — нерентабельно.
Тепло. Крутая осень. Листвы почти уже нет и от того пространство становится тотально прозрачным. «На обед у нас не гоняют. Приезжают (!) на поле и доят здесь. Берут ведра, садятся…».
Вот, это звонкое «р» — крутая языковая особенность этого региона. Хотимчане говорят не бери, а «бяри», кур — «курей». Так разговаривал и пастух у коров. С кнутом и в куртке-плаще. Взгляд его сразу кажется суровым, но, когда я подошел ближе, он казался мне расслабленим и каким-то в себе.
Колас и Купала из таких пастухов, видимо, и писали своих Мужиков. Я не спрашиваю его имя. Он должен оставаться как купало- колосовский «Глупый мужик» … Не анонимный, но безымянный. Таких белорусов много. Три километра от Хотимска.
Лес. Граница с Россией. Смоленщина, Брянщина и Чернобыльская зона тоже где-то рядом… Иду за грибами с Людмилой. Можно сказать, гуляем. Переходим дорогу и из-за елочек отркрывается знак территории Российской Федерации. «И что, мы уже в Россее (да, они здесь говорят «Россея»)», — говорю я Людмиле. « Ну да», — и режет грибы…
Людмила идет дальше, уже в России, за знаком она … Еще одна мифическая граница, но такая важная для белорусов. Читаю внимательно надпись на заплесневелом постаменте: «Российская ФедИрация »… Нет, не слышал.
Возвращаясь обратно в Хотимск, въезжаем в деревню, где осталось два двора. Шеладоновка.
Среди десятков заброшенных домиков вдоль извилистой улицы едва нахожу жилой дом. Хозяйку звал и искал минут десять. Появилась.
Взвинченная и уставшая, немолодая женщина жалуется: «Корову что-то понесло… Пора сдавать. Коммерсанты не едут — далеко. На всю деревню два двора — мой и этой семье алкашей… Сегодня взяли десять «вина». Через три дня пойду смотреть — живы ли…», — сказала она.
Грустные черты ее лица совпал с видом белой собаки, которая сидела рядом на крыльце. Живут они вдвоем. Рядом.
«Конченые провинциалы», написал когда-то комментатор Уткин о белорусах. Да, провинциалы. Провинциалы провинции, с колесом обозрения, гэкающей Настей с кириешками, разрушенными замками, Дурным Мужиком и границей, которая есть где-то в каждом из нас и нет ее где-то здесь. Но у этих конченых провинциалов хотя бы название страны на въезде написано без ошибки …
***
Хотимск
Городок в Могилевской области, районный центр. Население — 6,7 тысяч человек. Стоит на реке Беседь. Впервые упоминается в 1709-м. Сначала в Кричевском графстве, потом в Климовичском уезде Могилевской губернии. Был районным центром Калининской области. При укрупнении БССР вернулся в Могилевскую область.
Комментарии