Вышла книга о том, как заклятые враги сообща издали «Спадчыну» Купалы и как тайком ее ввезли в СССР
Пишет Анна Северинец.
Эта книга оказалась у меня раньше, чем я узнала, что эта книга — легенда.
Написала девушка с фейсбучной ленты: «Белорусскоязычная гимназия сдает в макулатуру списанные из библиотеки старые белорусские книги, сын-школьник спас одну, так выглядела она необычно, но мы библиотеку не собираем, может вам нужна?»
Мы встретились в городе, и я увезла домой красивый томик: Янка Купала, «Спадчына». Васильки с колосьями на мягкой обложке, 500 пожелтевших страниц, четыре предисловия на четырех языках: немецком, французском, испанском, белорусском.
Потом узнала: было еще одно предисловие, по-английски, но эти листы из моей книги были вырваны. Замечательный портрет Янки Купалы. В числе последних страниц — этот трогательный отдельный листик, который раньше вкладывали в приличные издания: «Замеченные опечатки». Сегодня опечаток в изданиях прибавилось, но никто уже не вкладывает в книги таких листов.
Расспросив знающих людей, узнала: ко мне в руки попала легенда эмигрантской печати, составленный Белорусским институтом науки и искусства в Нью-Йорке и изданный в 1955 году в Мюнхене том избранных произведений Янки Купалы.
Почему — легенда? Ответ на этот — и не только на этот — вопрос дает очередное издание из серии «Спадчына: агледзіны» под зарифмованным с серией заголовком «Як укладалі «Спадчыну», подготовленное и прокомментированное Натальей Гордиенко и Лявоном Юревичем, которая на днях вышла в Минске.
Книга шире той цели, которую ставили перед собой исследователи. Помимо основного сюжета — драматический труд эмигрантской диаспоры над составлением и бесцензурным (потому что несоветским) изданием лучших произведений белорусского поэта — я читаю в ней еще один сюжет.
Белорусская наука богата людьми, которые берут на себя труд целых академических институтов и в одиночку готовят основательные, многогранные издания: Янка Соломевич, Геннадий Киселев, Виталий Скалабан, Леонид Моряков — каждый из упомянутых ученых оставил после себя неимоверное по качеству наследие («спадчыну»). Белорусу, может быть, проще работать одному — ведь коллективное творчество требует специфических отношений между соавторами, задевает больные точки творческих амбиций участников, неизбежно порождает конфликты. «Спадчыну» готовила и издавала диаспора, и хотя главную скрипку в этой партитуре играл Витовт Тумаш, все же издание стало результатом совместной работы читателей, сохранивших, несмотря на непростую эмигрантскую судьбу, сборники Купалы, добровольцев, которые перепечатывали эти стихи и сверяли тексты, составителя, который сумел дать действительно полное представление о гении создателя новой белорусской литературы — притом что советские, подцензурные издания безобразно искажали и самого Купалу, и его творчество, а также издателей, тех, кому в очень непростых условиях удалось сделать издание «Спадчыны» событием и легендой.
Как это было: совместная работа, которая требовала сотрудничества заклятых врагов, дипломатии разорванных отношений, проговаривания непроговоренного? Что объединяло белорусов, разбросанных по миру, обремененных непростым эмигрантским бытом, небогатых, занятых ежедневной физической работой ради заработка — что объединяло их настолько, что они действительно вместе сделали непростое дело? Может ли сегодня что-либо сплотить всех нас — людей науки и искусства, разобщенных обычными белорусскими разобщенностями? Книгу «Як укладалася «Спадчына» можно прочитать и так — и это весьма захватывающее и важное чтение.
Обстоятельное предисловие и вступительная статья, в которой дается «диспозиция» белорусской диаспоры времен рождения «Спадчыны», готовит читателя к обоим сюжетам: деликатно, но честно описали составители непростые отношения между деятелями эмиграции, перед которыми встала задача издания произведений Купалы. Основной корпус книги — переписка тех, кто был причастен к изданию: Витовта Тумаша, Янки Станкевича, Янки Лимановского и др., переписка напряженная, очень непростая эмоционально, необычайно насыщенная фактографически. Перед нами предстает не только книга — но и время, в которое она создавалась.
Завершают издание три стихотворения Купалы — из тех, что опубликованы в «Спадчыне». Читатель, который не найдет сегодня тома, украшенного колосьями и васильками, сможет оценить степень «неподцензурности» сборника и литературоведческий талант его составителей и издателей. Это, конечно, совсем не тот Купала, которого читали в то время советские белорусы.
Неизвестный еще белорусскому литературоведению жанр «книги о книге» приобрел в руках Натальи Гордиенко и Лявона Юревича ясное оформление: книга — это всегда пространство, время и люди. Скрупулезное, глубокое изучение трех этих континуумов дает в результате то самое «поле», в котором будет жить произведение. Но в случае со «Спадчынай» мы имеем еще одну составляющую жанра. Вне всего этого — истории диаспоры, истории издательского процесса, истории отношений между участниками — предстает образ главного героя истории, поэта, национального гения, одной из самых трагических фигур белорусской литературы — Янки Купалы. «Як укладалі «Спадчыну» — это сюжет и о нем. Именно эмигрантская литература, литературоведение эмиграции могло дать этот образ — образ национального поэта, поэта, который в первую очередь защищал нацию, право народа на самоопределение, тот образ, который тщательно выкорчевывался из литературоведения советского.
Но и у нас, белорусов метрополии, есть что добавить к истории мюнхенского издания «Спадчыны», тщательно и глубоко восстановленной неутомимыми исследователями культуры белорусской эмиграции Лявоном Юревичем и Натальей Гордиенко. Выясняя судьбу своей книги, я наткнулась на почти детективную историю.
Рассказывает поэт и журналист, соучредитель БелаПАНа Алесь Липай:
«Эту книгу, скорее всего, привез в страну я, так как именно я причастен к перевозке 99 процентов оказавшихся в Беларуси книг издательства «Бацькаўшчына».
Интересная была история.
С 1988 года я являлся корреспондентом радио «Свобода» в Беларуси — кстати, первым. Раз-два в году ездил в Мюнхен. Тогдашний свободовский руководитель Юрка Сеньковский и сотрудник радио Павел Урбан предложили мне перевезти книги издательства «Бацькаўшчына» в Минск, так как эмигрантские издания, среди которых были произведения Богдановича, Мрия, легендарная «Спадчына» Купалы — издания, как вы понимаете, бесцензурные, составленные совсем по-другому, чем это было принято в БССР — эти издания были для белорусов недоступны. В эмиграции они издавались с большими трудностями, на средства диаспоры, с трудностями и расходились, так как белорусов разметало по всему миру — сколько экземпляров можно выслать, например, в Австралию?
Перевезти книги я, конечно же, согласился, но как? Пообщался со знакомым, у которого была своя транспортная фирма. Подобрали маршрут, просчитали, в какой из фур будет место для книг. Я приехал в Мюнхен, несколько дней ждал ту фуру. Наконец загрузились. Водитель, конечно, волновался: считай, контрабандный товар. Садись, говорит, рядом, если что, отвечать будешь ты.
И вот за десять километров до границы происходит неожиданное. Фура перевозила какой-то станок: тяжелая металлическая гаргара на двух ногах, между которыми мы и сложили книжки. Польские дороги в то время были плохими, станок туда-сюда скакал, и наконец одна из ног провалилась сквозь пол, и в ту дыру стали видны и книжки. А фура же под пломбой. Полезли мы под нее, палкой начали задвигать книжки, чтобы не было их видно.
Но прошли границу, доехали до Минска. Разгрузились у здания БелаПАН, кстати, на территории Госснаба, в Брилевском тупике. Тогда я написал статью в газете «Звязда»: раздаем бесплатно издания белорусской эмиграции школам и библиотекам. Ехали к нам тогда отовсюду, со всей Беларуси. Весь тираж забрали.
Мы надеялись, конечно, что забирали его читать и изучать».
***
«Спадчына», попавшая ко мне через социальные сети благодаря неравнодушным людям, имела еще одну особенность.
Она была неразрезанной.
Почти тридцать лет она жила в школьной библиотеке белорусскоязычной гимназии столицы — неразрезанной. Неразрезанной могла и умереть в макулатуре, дав жизнь другим книгам — скорее всего написанным совсем на другом языке.
«То сімвал твой, забыты краю родны», — хочется процитировать.
Но, сказать по правде, я очень счастлива, что честь разрезать эти страницы и с волнением перелистать их впервые досталась мне.
Есть книги, достойные того, чтобы, листая их, испытывать волнение.
Комментарии