Как объяснить Джону Леннону, что такое «Советская Белоруссия»? Виктор Мартинович об Александре Куллинковиче
Если время замерло на месте, никто и не должен умирать. Если ничего не происходит, как может кто-то уходить? Навсегда.
Мы же живем как те букашки в янтарной бусинке — одновременно и теперь, и 25 лет назад, когда все это началось. Мы ведем споры, начало которым было положено в девяностых, мы никуда не спешим, мы не боимся обижать и обижаться. Мы не читаем метких книг и не слушаем новых альбомов старых кумиров. Что принципиально для нас — удачный статус в ФБ или яркая фотка в Инсте. Выскажись о белорусском языке или БНР неудачно — и ты в бане. Кем бы не был. За культуру у нас отвечают продукты Netflix, списки которых регулярно составляют сайты, редакторы которых, так же как и мы, не читают метких книг и не слушают новых альбомов старых кумиров.
И вот — всегда внезапно — оказывается, что смерть в этом нашем детском садике тоже есть. Что детки на горшках с подключенными к фейсбуку смартфончиками тоже кувыркаются в вечность. Эта внезапность — и только она — вдруг очень больно достает из матрицы. Нет, люди, это не время стоит все эти 25 лет. Время как раз таки стремительно бежит, мы седеем, становимся никакими, покрываемся складками. Это мы замерли, всей страной, всей культурой и историей.
Когда Куллинковичу исполнялось 40 лет, мой друг Антон Кашликов пришел к нему в гости и поболтал с «Дядей Сашей» на кухне. А потом написал текст, который я помню до сих пор: мол, я хотел бы, чтобы у меня был вот такой «сорокет», как у Куллинковича. Есть написанные прекрасные песни, есть энергия двигаться дальше, есть безупречные репутация и статус. На дворе, получается, был 2012 год. Куллинкович — снова получается (исходя из калькуляции лет жизни и обстоятельств) — был в мучительном бане за выступления не на тех концертах. Черный список музыкантов был опубликован в 2011-м, и несмотря на заверения Пролесковского о том, что список — «гнусная фальшивка», концерты отменялись, выступления расстраивались. И вот «дядя Саша» держал удар. Выглядел как глыба. «Я хотел бы иметь такой сорокет, как у Куллинковича».
Здесь надо отметить следующее. Любой человек, который пишет стихи, песни или романы, способные вам понравиться, — человек очень нервный. Потому что он не словами их пишет, а собственными нервами.
И если вам, например, смешно во время прослушивания дядясашиной песни «Белтелеком», то поверьте, вам смешно потому, что автор слов и музыки очень остро переживал парадоксальность белорусского бытия, пока мы с вами сидели на горшках. И если ты настолько выложился в свой альбом «До х…я советчиков», ты явно хочешь, чтобы твои песни слушались. Чтобы их крутили по радио с перерывами на рекламу чая «Липтон».
Но ничего этого не будет. Ведь ты в черных списках. И песни те никто (и, тебе кажется, никогда) не услышит. Они останутся где-то между тобой и микрофоном. И так будет с твоими стихами, пьесами, сценариями и романами.
И ты живешь с этим год, другой, третий. Ты седеешь с этим. Ты становишься никаким и горбишься с этим. Ты пьешь пиво «с насекомыми» с этим. При этом надо оставлять силы на то, чтобы здороваться с соседями, ходить в магазин за бифидокефиром и создавать ощущение зависти к твоему «сорокету».
На следующий год после публикации Антоном того самого текста Куллинкович начал писать колонки в «Советскую Белоруссию». Дядя Саша вышел из-под запрета. Он выскочил на сцену и на рекламные постеры в метро. Он начал петь — так надрывно и нервно, как делал это в 2012-м. Что услышали детки на горшках? Только то, что Куллинкович начал писать колонки в «Советскую Белоруссию». Горшочки очень скорые на смертельные обиды. Они (мы!), как я уже отмечал, сидят так, будто никто вокруг никогда не умрет.
Мой текст — для живых и о живых. А потому я не хочу писать возвышенных слов о том, что Куллинкович — символ всей нашей «черносписочной» генерации. Что в его судьбе — концентрированная трагедия этого б…дского времени, когда ты вынужден ежедневно делать выборы, совсем не естественные для человека.
Как бы в такой ситуации поступил Дэвид Боуи? Что Джим Моррисон сказал бы при таком выборе: или спрашивай у начальства покорно и публично, почему тебя запретили (начальство сделает вид на камеру, что было не в курсах), или задыхайся и дальше без возможности выступать? Как можно было бы объяснить Джону Леннону, что такое «Советская Белоруссия»?
Последний текст Куллинковича появился на sb.by в 8 часов утром того дня, когда он умер. Текст не разошелся, так как в социальных сетях не принято шерить публикации с отдельных сайтов.
Последний дядясашин газетный материал был о необходимости прощения. О том, что жизнь скоротечна и иногда можно просто не успеть простить ближнему.
Мне этот пост показался таким же пророческим высказыванием, как появление отдельных треков из Black Star на фоне быстрого отхода в вечность Боуи. Спустя несколько часов после публикации горячие головы с горшочков начали выводить говном по телефонам, мол, после Куллинковича останутся лишь высказывания о литвинах и отказ выступить на праздновании БНР.
Люди, после Куллинковича остался гимн моего поколения: «Я памру тут». До дрожи искренняя «ответочка» нашему некогда оптимистическому «Я нарадзіўся тут».
Ведь человек не выбирает, где родиться.
Любовь творца к Родине — в том, чтобы здесь умереть, а не появиться на свет. Умереть, как Быков. Или как Куллинкович.
Любовь творца к языку — в том, чтобы оставить на нем сильные произведения, а не в том, чтобы писать банальности о величии и красоте языка с горшочка в фейсбук.
Но это Беларусь, и любой выбор здесь будет ошибочным, любые слова не поймут или поймут не так. Единственно верных альтернатив нет. Останься в тени — умрешь в забвении, как великий Анемподистов. Попроси пощады — и уйдешь под клекот тех, кто обвиняет в недостаточной принципиальности, как великий Куллинкович. Это Беларусь, детка. Страна, разбудить которую может только смерть.
И даже в диагнозе — констатация того, что человеку не хватило воздуха.
Я не дослушал «дядю Сашу» при жизни, почему-то не пошел на его концерт в «Граффити», хотя был тогда в Минске. Виноват. Пойду слушать «Гуси-лебеди» сейчас.
Слава Богу, в случаях с настоящей музыкой и большой литературой опоздать невозможно.
Комментарии