«Учитель говорил отцу: лучше не мучить, слуха у него нет». Белорус победил в одном из самых престижных конкурсов для дирижеров
Уроженец Вилейки Виталий Алексеенок стал победителем престижного международного конкурса дирижеров имени Артуро Тосканини в Италии, получив при этом еще и приз зрительских симпатий. Сейчас для него открыты двери международных оперных театров и оркестров, но свой главный концерт он мечтает сыграть в свободной Беларуси.
Поговорили с ним о кочевом образе жизни дирижера, детстве в Вилейке, знакомстве с Марией Колесниковой и его книжке о белорусском протесте «Белые дни Минска».
«За последние месяцы белорусских дирижеров узнали лучше в Европе и мире»
«Наша Нива»: Если сравнивать со сферой кинематографа, то победа в международном конкурсе имени Артуро Тосканини для дирижеров — это как что?
Виталий Алексеенок: В Европе несколько важных кинофестивалей: Каннский, Венецианский, документального кино. Конкурс дирижеров — это как престижный европейский кинофестиваль. В Парму съехались профессионалы почти со всего мира (с нами, например, работал всемирно известный Фабио Луизи — он много лет являлся главным дирижером Цюрихской оперы, Дрезденской оперы и др.).
По разным данным на конкурс приняли около 300 заявок, но отобрали только 12 участников. В полуфинале нас осталось шестеро, в финале — трое. Когда озвучили, кому досталось второе место, я уже понимал, что у меня первое. Это были очень сильные чувства. И фейерверк вокруг — праздник с итальянским темпераментом.
Я очень рад, что меня признали лучшим.
За последние месяцы белорусских дирижеров узнали лучше в Европе и в мире. Победителем еще одного важного конкурса в Копенгагене — имени Николая Малько — недавно тоже стал белорус Дмитрий Матвиенко.
«НН»: Как вышло, на ваш взгляд, что белорусским дирижерам достаются первые места? Благодаря чему?
ВА: Мне кажется, здесь нет какого-то чуда — надо быть убедительным дирижером, чтобы жюри, оркестры и публика поверили тебе и в тебя. И то, что молодые белорусские артисты — дирижеры, инструменталисты, певцы — сейчас выступают на лучших сценах мира, говорит о том, что мы способны выходить на международный уровень.
«НН»: Что вам дает победа в таком конкурсе?
ВА: Несколько вещей: во-первых, международное внимание и уважение. На конкурсе раздавали спецпризы. Например, я получил специальный приз от консерватории Милана, буду с ними теперь делать концерт. За лучшее исполнение Россини меня пригласили дать в следующем году концерт на оперном фестивале Россини в Пезаро.
Премия, наконец, это довольно большие деньги: за первое место полагается 15 тысяч евро плюс ряд других призов.
Но лично для меня важнее награда — это, конечно, возможность работать дальше, получать приглашения от хороших оркестров, в знаменитые театры. Это следующий шаг в карьере.
«НН»: Как проходят трудовые будни дирижера? Ведь зрители видят только финальную часть с выступлением.
ВА: Во-первых, это постоянные поездки. Я живу в Берлине, но работаю повсюду. Я занимаю должность дирижера оркестра Мюнхенского университета, но у меня есть оркестр в Италии (буквально через две недели будет концерт в Турине). В Украине было много работы, и будет дальше: с этого сезона на Харьковском музыкальном фестивале я стал артистическим директором.
Из-за разъездов на днях сломался очередной чемодан, они у меня живут максимум полгода.
90% нашей работы — это то, что происходит до первой репетиции с театром. То есть подготовка, во время которой я сижу за столом и учу партитуры, читаю книжки, играю материал на рояле, ищу интерпретации каждого произведения — этакие творческие муки и роды.
Чтобы понимать, подготовка к дирижированию четырехчасовой оперы Вагнера «Тристан и Изольда» в Киеве заняла около трех месяцев. И этого было очень мало, а больше времени у меня не было
Нет ничего хуже неподготовленного дирижера. Дирижер способен вытянуть проект, даже если оркестр слабый или немотивированный.
«Отец нашел в деревне баян и показал мне: пойдешь в музыкальную школу»
«НН»: Вы впервые взяли в руки дирижерскую палочку в 18 лет. Появились ли уже какие-то профессиональные болячки?
ВА: Первая профессиональная деформация у меня связана с характером: он ухудшился. Я стал настырнее и строже. А также в профессии много стрессов.
В целом я не знаю ни одного дирижера в пожилом возрасте, у которого бы не было проблем со спиной, позвоночником. У меня пока ничего такого нет. И я начал интенсивно заниматься спортом, это сильно помогает.
«НН»: Если открутить назад, то как вы пришли в музыку?
ВА: Я не из музыкальной семьи: отец — механик, работал на молочном заводе. Мать работала зубным техником. Оба уже на пенсии.
Когда мне было восемь лет, отец нашел в деревне баян и показал мне: «Во, глянь — баян! Пойдешь в музыкальную школу».
Кстати, когда при поступлении туда проверяли мой слух, один из учителей вывел отца в коридор и посоветовал: «Лучше вам не мучить ребенка, потому что слуха у него нет, ничего из него не получится». Но меня как-то взяли.
Правда, любви с баяном и преподавателем не случилось. Я ходил в школу без желания.
Потом, когда мне было около 11 лет, у меня выявили астму, и рекомендовали начать играть на духовом инструменте. Я пошел к другому учителю в Вилейке. Он спросил, на чем из духовых я хотел бы играть, а я знал только саксофон. Саксофона в Вилейке для меня не нашлось, поэтому мне посоветовали тромбон.
И вот мой новый учитель Федор Михайлович Гур влюбил меня в музыку абсолютно. Он еще и дирижировал нашим оркестром, и мы там много чего играли — но неклассическую музыку, джаз, эстраду. Как-то так случилось, что я сам начал интересоваться классикой, много музыки начал слушать, сам диски выискивал по городу. И так окончательно понял, что хочу заниматься музыкой.
В музыкальное училище в Минске я поступал на тромбон, но для всех там был предусмотрен и курс по дирижированию. Так у меня произошла следующая встреча, которая изменила судьбу: с преподавателем дирижирования Татьяной Васильевной Митягиной.
«НН»: Вы уехали из Беларуси еще в 2011-м. Что стало главной причиной?
ВА: Было все вместе. Во-первых, я хотел развиваться дальше, искать себя, получить хорошее образование. Также был депрессирован политической ситуацией в Беларуси: я находился на площади в 2010-м, видел, что происходило, своими глазами. После этого не хотелось находиться в Минске, если честно…
В то время я поступил в питерскую консерваторию, так как понимал, что там для меня будет больше возможностей, чем в Минске. Так и случилось. Почему в Беларуси невозможно развиваться? Потому что тебе просто не дают. С этим всегда сложно при автократиях и диктатурах. У нас здесь всех стараются причесать на один лад. Система направлена не на человека, а на послушание и чтобы просто отчитаться. Это интеллектуальное насилие.
Когда наши артисты приезжают в Европу, они в шоке, что там не надо воевать, чтобы что-то кому-то доказать. Тебе наоборот помогают.
«На улицах Минска я понял, что такое искусство, гораздо лучше, чем за все годы учебы и работы»
«НН»: У вас очень плотный график, но при этом в 2020 году вы бросили все и приехали в Беларусь, участвовали здесь в послевыборных акциях. Вы понимали, что можете не вернуться к работе, если вас задержат?
ВА: Я когда проголосовал и потом собирался на протесты, предупредил своих близких, что могу вернуться не скоро. Но заверил их, что все будет хорошо. Хотя я не знал, как будет. И мы видим сейчас, что все совсем не хорошо.
Я примерно понимал, чего ждать, но больше по опыту 2010 года: что могут быть сутки, несколько недель за решеткой. Того уровня пыток, который имел место, думаю, не ожидал никто.
Меня едва не задержали несколько раз в середине августа, но я хотел быть с моим народом, как и тысячи других белорусов. Каждый тогда был важен. Поэтому я и приехал на родину в 2020-м.
«НН»: Вы говорите про сутки и недели, а к большому сроку были готовы?
ВА: Я очень часто думаю о политзаключенных и представляю, что было бы со мной на их месте. Я не хочу храбриться, потому что не узнаю на самом деле, как бы я себя вел за решеткой, в новых условиях.
Я знаком с Машей Колесниковой, например, и она в тюрьме без музыки — ей очень тяжело. Мне тоже было бы тяжело, но искусство — это же непросто какие-то звуки. В симфониях и операх речь идет о человеческом опыте, об эмоциях, о мыслях. И тюрьма — это тоже наш опыт и жизнь.
На улицах Минска в 2020 году я понял, что такое искусство, гораздо лучше, чем за все годы учебы и работы. Я увидел, на каком уровне человек способен чувствовать, на каком уровне он может находиться эмоционально — будь то оптимизм и солидарность или ужас от насилия и пыток.
«НН»: Как вы познакомились с Марией Колесниковой?
ВА: Это произошло, когда я уже жил в Германии. Мы коротко контактировали по телефону в феврале 2020-го, еще до пандемии. Планировали совместные проекты на август в Беларуси и в Украине, в Германии. Но вот состоялись совсем другие проекты…
Сейчас я поддерживаю связь с ее сестрой, она делает огромную работу на международном уровне, чтобы поднимать тему политзаключенных (как и вся белорусская диаспора в Германии). Я тоже стараюсь как могу, поднимать белорусскую повестку, потому что как любой эмигрант испытываю чувство вины: мол, вот ты не там и не можешь помочь людям напрямую.
Я пытаюсь комбинировать искусство и гражданскую позицию, хотя это и трудно. Несколько недель назад в Мюнхене был концерт, для которого я заказал музыку трем белорусским композиторам — они написали ее на стихи Вальжины Морт, Альгерда Бахаревича и Веры Жибуль-Бурлак. Всё так или иначе связано с августом-2020. Там о страхе, свободе. С вопросами, откуда мы, что такое Беларусь. Потом я разговаривал со слушателями, читал им отрывки из своей книжки о протестах «Белые дни Минска».
На мой взгляд, это долг публичных персон — напоминать о Беларуси в мире, доносить эту тему обществу за рубежом. Лучше нам быть рупором, чем какой-то гайкой в механизме.
«Мечтаю сделать концерт на всю Беларусь и спеть о нашей свободе вместе»
«НН»: Комплимент вашей книге высказывала и Светлана Алексиевич. Какова судьба издания сейчас? Видимо, готовится новый тираж?
ВА: Я знаю, что было продано несколько тысяч экземпляров, ее продолжают приобретать и сейчас. Она всегда как-то всплывает в моей жизни. Теперь вот обо мне узнали в Италии, и тоже заинтересовались книжкой. Правда, пока она существует исключительно на немецком языке.
Но моя книга — одна капля, вышло уже очень много литературы и других документов о Беларуси. И круто, что у людей вообще есть возможность за границей купить книжку и узнать нашу страну и что в ней происходило (тем более, что ничего не закончилось).
«НН»: Второй части не планируется?
ВА: Я писал книжку полгода, почти не занимался музыкой при этом и, если честно, соскучился по ней. Поэтому сейчас я концентрируюсь на музыкальной работе. Время от времени думаю, чтобы писать что-то. В детстве я сначала мечтал стать писателем. Говорил даже родителям, чтобы на совершеннолетие они подарили мне печатную машинку. Я и книжку одну успел написать, но она где-то затерялась. Это были приключения двух банд — с оружием и любовью.
«НН»: А банды в Вилейке действительно были?
ВА: В соседнем доме случались опасные ситуации. Там люди, только выйдя из тюрьмы, снова совершали преступления. В белорусской провинции много проблем, и я их наблюдал сам: алкоголизм, депрессии. Я знаю людей, с которыми вырос: мы учились в параллельных классах, но их уже нет, потому что спились и умерли от алкоголизма. Я рад, что не застрял в этой среде.
«НН»: Что мечтаете сделать в первую очередь, когда вернетесь в Беларусь?
ВА: Во-первых, я бы хотел пройтись по проспекту Независимости: у меня по нему сильная ностальгия. Почему-то когда думаю о Минске, всегда перед глазами район ГУМа.
Мечтаю встретиться там с теми, с кем сейчас невозможно увидеться: с теми, кто в тюрьме или не в стране. Мечтаю сделать концерт на всю Беларусь и пропеть о нашей свободе вместе.
Сейчас читают
Пропавший Анатолий Котов был партнером самого высокопоставленного белорусского разведчика, который переехал в Польшу. Здесь может быть ключ к разгадке его исчезновения8080
Комментарии