«Добавляем слабительное в алкоголь российским солдатам». Как украинские женщины борются с оккупантами
В российской оккупации теперь находится пятая часть территории Украины. Для украинцев в оккупации, с которыми удалось поговорить Би-би-си, кажется маловероятным, что любое будущее соглашение о прекращении огня это изменит.
Трое украинцев из разных городов, контролируемых Россией, рассказали Би-би-си о давлении, с которым они сталкиваются со стороны оккупационных властей. От принуждения принять российский паспорт до риска в случае малейших актов сопротивления.
Журналисты изменили их настоящие имена ради безопасности и будут называть их Мавка, Павло и Ирина.
Потенциальные опасности одинаковы — будь то в Мариуполе или в Мелитополе, захваченных Россией во время полномасштабного вторжения в 2022 году, или в Крыму, который Россия аннексировала за восемь лет до вторжения.
Мавка решила остаться в Мелитополе, когда россияне вторглись в ее город 25 февраля 2022 года. Она считала «несправедливым, что кто-то может просто прийти в ее дом и забрать его». Она живет там с рождения — в городе, расположенном между Крымским полуостровом и Запорожьем.
В последние месяцы она заметила усиление не только жесткой политики «русификации» в городе, но и усиление милитаризации всех сфер жизни, в том числе школ.
Она поделилась с Би-би-си фотографиями билбордов, которые рекламируют призыв на военную службу среди местной молодежи. А также показала фото школьной тетради с портретом Путина и снимки и видео школьников — мальчиков и девочек — в российской военной форме вместо школьной, выполняющих задания по военному обучению.
Павло живет в оккупированном Мариуполе — на побережье Азовского моря в 200 км восточнее Мелитополя и значительно ближе к российской границе. Говорит, что чувствует себя «отрезанным» от внешнего мира.
Этот ключевой порт и центр металлургической промышленности Украины Россия захватила после разрушительной осады и бомбардировок, которые продолжались почти три месяца в 2022 году.
Российское гражданство теперь является обязательным, если вы хотите работать, учиться или получить экстренную медицинскую помощь, говорит Павло.
«Если чей-то ребёнок, скажем, откажется петь российский гимн в школе утром, ФСБ (служба безопасности России) посетит его родителей, их «возьмут на карандаш», и тогда может случиться «что угодно»».
Павло получил тяжелые ранения во время блокады — говорит, получил шесть пуль, в том числе в голову.
Когда чудом выжил, понял, что не может уехать из-за пожилых родственников.
«Большинство тех, кто остался в Мариуполе или вернулся, сделали это, чтобы помогать своим пожилым родителям или больным бабушкам и дедушкам, или из-за своей квартиры», — говорит он мне по телефону после полуночи, чтобы никто не подслушал.
Самая большая проблема в Мариуполе сейчас, рассказывает, — это сохранить свой дом или получить за него компенсацию, поскольку большинство домов, которые разбомбила Россия, снесли, а стоимость жизни и безработица резко возросли.
«Я бы сказал, что 95% всех разговоров в городе касаются недвижимости: как её удержать, компенсировать или продать. Об этом люди говорят в очереди за хлебом, по дороге в аптеку, на рынке, везде», — говорит он.
Крым находится под оккупацией с тех пор, как Владимир Путин аннексировал полуостров в 2014 году, в начале российской войны в Украине.
Ирина решила остаться, чтобы ухаживать за пожилым родственником, а также потому, что не хотела покидать «свой чудесный дом».
Любое публичное проявление украинской идентичности запрещено, рассказывает Ирина — даже говорить по-украински на людях, «потому что никогда не знаешь, кто может донести на тебя властям».
Детям в детском саду в Крыму приказывают петь гимн России каждое утро, даже самым маленьким. Воспитательницы — привезенные россиянки, большинство из них — жены солдат, которые приехали из России.
Ирина иногда надевает свою любимую вышиванку, когда разговаривает с друзьями из других мест на полуострове по видеозвонку.
«Это помогает нам поддерживать силу духа, напоминая о нашей счастливой жизни до оккупации». Но даже просто надеть вышиванку рискованно. «Тебя могут не застрелить сразу, но после можешь просто тихо исчезнуть», — говорит женщина.
Она рассказывает про своего украинского друга, которого допрашивала полиция, потому что российские соседи, приехавшие в Крым в 2014 году, пожаловались в полицию, что якобы у него есть незаконное оружие.
«Конечно, у него его не было. К счастью, в результате его отпустили, но это было очень страшно».
Ирина жалуется, что не может даже на кофе выйти одна, «потому что солдаты могут направить автомат и сказать что-то унизительное или приказать развлекать их, как им вздумается».
Сопротивление в оккупированных городах Украины опасно, и часто оно проявляется в виде небольших актов неповиновения, нацеленных на то, чтобы напомнить жителям, что они не одиноки.
В Мелитополе Мавка рассказывает о своем участии в тайном женском движении сопротивления под названием «Злая Мавка». Наша цель — «показать людям, что украинцы не согласны с оккупацией, мы её не просили и никогда с ней не согласимся».
По словам собеседницы, сеть состоит из женщин и девушек «почти из всех оккупированных городов» — но раскрывать детали о её размерах или масштабах было бы опасно для её участниц.
Мавка рассказывает, что ведёт аккаунты движения в соцсетях, которые документируют жизнь под оккупацией и сообщают о размещении украинской символики или листовок в общественных местах. Они это делают, «чтобы напомнить другим украинцам, что они не одиноки».
Но иногда участницы движения решаются и на более рискованные шаги. «Иногда мы также добавляем слабительное в алкоголь и выпечку для российских солдат как «приветственный набор»», — говорит она.
Би-би-си не может это проверить независимым способом.
Наказание за такие действия может быть суровым.
Российская оккупационная власть объявляет украинский язык или что-либо, связанное с Украиной, экстремистским, говорит Мавка.
Украинцы хорошо знают, что случилось с 27-летней журналисткой Викторией Рощиной, которая исчезла во время расследования обвинений в пытках в тюрьмах на востоке Украины в 2023 году.
Российская власть сообщила её семье, что она умерла в тюрьме в сентябре 2024 года. Россияне вернули её тело в апреле, из него были вынуты органы и на нём были явные следы пыток.
Больше всего Мавка боится тихо исчезнуть: «Когда вдруг никто не сможет узнать, где ты или что с тобой случилось».
Чтобы избежать инфильтрации в движение шпионов, мавки разработали систему испытаний для тех, кто хочет присоединиться к движению, — пока эффективную. Им также удается избегать кибератак.
Пока они ждут и наблюдают: «Мы не можем сейчас взять оружие и дать отпор оккупантам, но хотим хотя бы показать, что проукраинское население здесь есть и всегда будет».
Она говорит, что жители Мелитополя внимательно следят за действиями и риторикой Киева: «Именно Киева, больше, чем Европы или США — нам важно знать, готов ли Киев бороться за нас. Даже маленькие шаги имеют значение».
«У нас здесь американские горки настроений. Многие беспокоятся, что могут быть подписаны документы, которые, не дай Бог, оставят нас под российской оккупацией ещё дольше. Потому что мы знаем, что Россия здесь сделает».
Мавку и близких к ней людей беспокоит то, что если Киев согласится на прекращение огня, это может означать, что Россия будет проводить ту же политику, что и в Крыму, стирая украинскую идентичность и подавляя коренное население.
«Они уже заменяют местных жителей своими людьми. Но люди здесь всё ещё полны надежды, мы продолжим наш протест, нам просто придётся быть более изобретательными».
В отличие от Мавки, Павло считает, что война должна закончиться, даже если лично для него это будет означать потерю возможности вернуться в Украину.
«Самая большая ценность — это жизнь… но есть определенные условия прекращения огня, с которыми не все согласятся, потому что возникает вопрос: за что погибли все эти люди за последние три года? Чувствовали бы они себя брошенными и преданными?»
Павло говорит осторожно, даже несмотря на защищённый звонок, и добавляет, что «в личном разговоре мог бы сказать больше». Также он говорит: «Я не завидую никому, кто сейчас должен принимать решение. Оно не может быть простым, чёрно-белым».
Ирина боится за следующее поколение Крыма, которое растёт в атмосфере насилия и, по её словам, копирует своих отцов — часто — российских солдат, вернувшихся с войны.
Она показывает мне своего котёнка — с повязкой — и вздыхает, что его подстрелил на улице ребёнок, резиновой пулей.
«Для них это было весело. Этих детей не учат строить мир, их учат воевать. Это разрывает мне сердце».
Комментарии
Таму становішча Беларусі значна горшае за Мелітопаль (не фактычнае, а з гледжаньня перспектывы): звонку ў нас няма ані разуменьня акупацыі, ані імкненьня да стварэньня інструменту вызваленьня.