Я не без внутренних сомнений и колебаний решил написать этот текст, когда выяснилось, что 33-летний руководитель отдела Офиса Тихановской проработал пять лет с редкой онкологией в анамнезе, после семи операций. Бывает, что не время не то чтобы для славы, и для слова — не время, пишет Микола Бугай.
Признаюсь, что до публикации «Нашай Нівы», я, хотя слежу за политическим процессом, за новостями, не знал такого человека и не слышал такую фамилию.
Это вообще особенность нашей белорусской ситуации сейчас. В силу нынешнего вынужденного молчания, анонимности многих из нас — «тут, там», как метафорически выражался Янка Купала, в силу протоколов безопасности — написанных или ненаписанных, которых многие из нас придерживаются, к которым принудил лукашизм, многие люди действуют анонимно или не показываясь. Белорусы всегда были партизанами — или считались партизанами, по крайней мере. Теперь мы такие онлайн-партизаны: читаем, наблюдаем, что-то делаем или просто щелкаем в счастливой или несчастливой, по-разному это можно оценивать, безымянности.
Меня в истории Гаркавого зацепил не только драматизм. Мне эта история напомнила еще и то, сколько вокруг нас «неизвестных солдат»
И еще такой аспект.
Мы часто узнаем о чем-то, только когда случается трагедия — как когда погибает калиновец, или драма — как у Гаркавого.
Между тем есть десятки тысяч людей, которые делают «свое немножко», идут до конца, но мы не знаем их пока, потому что не время не то что для славы, и для слова — не время.
Есть сейчас столько людей, которые анонимно делают кто-то сложные, кто-то рискованные, а кто-то скучные, с бумажками, цифрами или кодами программирования, дела.
Величие того, что многими делается — не единицами, тысячами людей — потрясает. Погибают некоторые, как неизвестные, пока, калиновцы. Рискуют жизнью и человеческим достоинством, как безымянные — пока — парни и девушки, которые доставляли помощь семьям репрессированных.
Но это то, что массовым сознанием воспринимается как «великие» дела, а сколько всего делается «невеликого».
Да, ничего величественного в работе в Офисе Тихановской нет, но и это нужно, и из этой бюрократической рутины ткется полотно национального существования.
Театр начинается с вешалки и гардеробщицы, а любое учреждение — с того его первого работника, с которым мы сталкиваемся. Мы читаем, слышим: «Офис», «Офис то», «Офис это», — но я поймал себя на мысли: у меня слово «Офис» ассоциировалось со зданием, его руководительницей и разве что с парой публичных лиц, но не с теми людьми, которые там работают и обеспечивают функционирование этой институции.
И если бы не онкология, не критическая потребность, мы бы о Гаркавом и не узнали. Он был бы неизвестным солдатом на этой войне.
Humble — модное, даже заезженное маркетингом сейчас английское слово, Даниил Гаркавый — был одним из таких, непубличных, тихих, незнаменитых.
Не каждый человек с онкологией в загашнике, а тем более с такой онкологией и в 29 лет, пойдет таким заниматься. «Пусть рискуют другие, а у меня, в конце концов, диагноз, я имею право пожить для себя, я поживу спокойно, моя-то совесть чиста, а с моим анамнезом я не могу позволить себе рисковать», — так имеет право рассуждать человек.
Гаркавый же, а ему в 2020-м было 29, отдал себя общественному делу — со всеми его большими рисками и малым профитом.
И он не один, кто действует так — на своих местах, в своих ситуациях. Я в этом слышу большую надежду для нашего народа, для себя как его частички.
Если у вас есть возможность, поддержите сбор на операцию Даниила Гаркавого. Пока я вынашивал это высказывание, ему уже собрали даже с избытком. Но пусть будет немного больше: при такой болезни запас точно не лишний. Даст Бог, Даниил снова победит — как уже не раз побеждал.
Сейчас читают
Помните пару студентки и преподавателя, где он старше на 31 год? Оказывается, он был священником, а она училась на регента5
Комментарии
І іак заўсёды было ў Беларусі. Можна на нейкі час стрымаць, але немагчыма спыніць.